Упадок турецкого и североафриканского пиратства привел к тому, что рыцари-иоанниты и рыцари Святого Стефана стали меньше внимания уделять пиратским набегам и вообще морскому делу. Сократилось и число независимых христианских пиратов Средиземноморья. И первые, и вторые, и третьи были особенно активны в 1580–1610 годах. В то время необходимо было энергично отвечать на каждое нападение мусульман, а кроме того, была необходима рабская сила для галер и строительства береговых укреплений. Тюрьмы по всему Леванту и Магрибу подвергались набегам; самые знаменитые примеры — нападение на Хамамет в августе 1602 года, когда галеры рыцарей Святого Стефана захватили от четырехсот до семисот человек, и нападение на Аннабу в сентябре, которое дало около тысячи пятисот рабов и было воспето в скучнейшей поэме «Превосходный приступ» («Bona expugnata»), написанной в конце столетия Виченцо Пьяцца. Между 1708 и 1715 годами христианские пираты (например, ливорнские, защищенные патентами, выданными великим герцогом Тосканы) совершали набеги на берега Палестины, создавая проблемы для французской консульской службы, на которую полагался султан для «защиты» в этом районе людей с Запада (и которые в силу этого отвечали за действия всех европейцев). Пиратские корабли часто маскировались под суда, везущие паломников в Святую землю. Члены местных христианских общин оказывались в этих случаях козлами отпущения — на них вымещали свой гнев разъяренные мусульмане.
Судьбы пленных мусульман в христианских странах были в целом менее счастливыми и менее разнообразными, чем судьбы пленников-христиан в мусульманских странах. Было очень мало «вероотступников», перешедших из ислама в христианство; причиной могло быть то, что мусульмане оказывались более тверды в своих убеждениях, или то, что на пленных не сильно давили с целью обращения. Последнее влекло за собой прямую невыгоду: раба, ставшего христианином, следовало освободить. То, что немногие случаи обращения приветствовались как великие события, говорит о том, как редко это бывало. Кроме того, было полезно иметь в запасе некоторое количество рабов, чтобы обменивать их на пленных. В 1543 году Папа Павел III учредил в Риме Коллегию неофитов, которая опекала обращенных в христианство евреев и мусульман, но опекаемых было немного. Христианские источники, иногда подтверждаемые сведениями с мусульманской стороны, говорят о тайной симпатии, которую испытывали некоторые мусульмане к христианству. Поскольку, однако, в дар ал-ислам отступничество от веры было преступлением, караемым смертной казнью, такие чувства (в случаях, когда они возникали — если возникали) держались в глубокой тайне.
«Жидкий континент», как называли Средиземное море, обеспечивал бесчисленные возможности для мирных встреч и культурного обмена. То была пограничная территория, а также место торговли и в некотором смысле — область слияния культур. Многие храмы в этом регионе использовались и христианами, и мусульманами. Обе религии встречались здесь: их пути часто пересекались, но не совпадали. Такими перекрестками путей были церковь Успения в Иерусалиме, храм Рождества в Вифлееме, Святого Георгия Лидцского в Палестине, Святой Екатерины на Синае, святилище Марии близ Каира (откуда происходил знаменитый бальзам), храм Марии Путеводительницы в Шкодере в Албании и пещера Девы Марии в Лампедузе. И та и другая религия сходились в том, что и христианство и ислам ведут общее происхождение от Авраама, а мусульмане глубоко почитали Деву Марию. Но ни о каком синкретизме всерьез говорить не приходится.
Рождение исламоведения
Изобретение Гутенберга вскоре начало играть свою роль в распространении мусульманской культуры. Печатные тексты на восточных языках, однако, появились не сразу. Выходили книги об исламе, но в целом они были очень плохи — либо из-за того, что давали о нем неверное представление, либо из-за того, что содержали сплошные оскорбления в его адрес. В XV и XVI веках существовавший «культурный баланс» (по аналогии с «торговым балансом») начал менять свой знак на противоположный. До этого времени мусульмане больше знали о христианах, чем наоборот. Однако интерес, пробужденный турецким продвижением в Европу, и тот факт, что все больше европейских купцов и путешественников совершали поездки в исламские земли, начали склонять чашу весов в другую сторону. Мусульманские ученые не стремились углублять свои знания о христианстве, у христиан же происходило обратное.
С начала XVI века уже существовала литература, которую можно было определить почти как «исламоведческую». С одной стороны, она распространяла старые заблуждения, проистекавшие из средневековых дискуссий, но с другой — в центре ее внимания оказались явления, важность которых постоянно возрастала. В 1511 году теолог Жак Лефевр д'Этапль напечатал французский перевод старинного трактата Рикольдо да Монтекроче; имя автора вновь начали повторять, как и его ошибки. Этот труд способствовал распространению знаний об исламе, но знания эти были во многом недостоверными. Пшеница и плевелы росли вместе, и разделить их пока было невозможно.
В пятнадцатом веке поддержанный Николаем Кузанским Дионисий Картезианец (Ван Рейкель) создал тщательную компиляцию — трактат-диалог «Против Корана» («Contra Alchoranum»). Он был напечатан в 1533 году, после смерти автора и примерно через восемьдесят лет после своего создания, в то время, когда турки и христиане стояли друг против друга на равнинах Венгрии. Часть мадьярской аристократии решила бросить вызов Габсбургам и принять протестантизм, таким образом вступив в союз с османами. Труд Дионисия Картезианца был посвящен брату Карла V Фердинанду, который в то время был королем Венгрии и Богемии и который двадцать лет спустя был избран императором.
В 1543 году, всего через десять лет, в Базеле, в знаменитой типографии Опорина, был напечатан латинский перевод Корана, подготовленный в середине XII века Робертом Кеттонским. Несмотря на то, что ему было четыреста лет, он почти не устарел. Это издание было отредактировано Теодором Бухманом, теологом из Цюриха, известным в научных кругах под латинизированным именем Библиандер. Снабженный длинным заглавием «Полное описание жизни и учения Магомета, сарацинского князя, продиктовавшего исламский закон и Коран» («Machumetis saracenorum principis vita ас doctrina omnis, quae et Ismaehlitarum lex et Alchoranum dicitur»), этот фолиант также содержал написанную Библиандером «Апологию» («Apologia») и Лютеровское «Предуведомление» («Praemonitio»), а также ряд других текстов, в том числе сочинения Рикольдо да Монтекроче и Николая Кузанского. В конце концов, все было собрано в один огромный фолиант, настоящий памятник рождению исламистики — «Собрание писаний против магометан» («Sylloge scriptorium adversus mahomedanos»), изданное в Базеле между 1543 и 1550 годами. Единственной проблемой было то, что этим трудом нельзя было пользоваться в католических землях: поток оскорблений Лютера в адрес римской Церкви привел к тому, что Папа Александр VII запретил распространение книги в странах, оставшихся верными Риму.
В протестантском мире дела обстояли иначе: в Базеле было предложено перевести латинские тексты Библиандера на немецкий, чтобы сделать их доступными более широкой публике. Однако влиятельный теолог Бонифаций Амербах отсоветовал делать это: лучше не излагать неподготовленному читателю основы «нечестивой» и «еретической» религии, так как она может его заинтересовать или (что еще хуже) на него повлиять.
Средневековые тексты, переработанные Библиандером, конечно, способствовали распространению ошибочной и тенденциозной информации об исламе и цитат из Корана, неверно переведенных и неправильно понятых. Однако все больший интерес к исламскому миру и желание иметь более точную информацию (что было вызвано успехами Сулеймана и растущим значением турецких товаров для экономики Запада) привело к развитию описательной литературы намного более высокого качества. Подтверждением, например, служит то, сколько места отводит исламу вообще и Османской империи в частности Гийом Постель в своем замечательном труде «О согласии во всех землях» («De orbis terrae concordia»), изданном в 1544 году.
Постель вернулся во Францию из своих поездок на Ближний Восток с большой коллекцией ценных арабских, сирийских и армянских рукописей. Он был профессором в Коллеж де Франс и, недолго, членом ордена иезуитов (откуда его изгнали). Кроме прочего он опубликовал трактат по сравнительному языкознанию и арабскую грамматику, с намерением использовать изложенные в них сведения для приближения своего утопического идеала: создания всемирной цивилизации и религии.
Имея свободный доступ к текстам Библиандера, Постель тем не менее полностью отверг его точку зрения, тем самым произведя настоящую революцию в методологии. В то время как до этого в ходе полемик подчеркивались различия между христианством и исламом, а все сходства или точки соприкосновения замалчивались, если не утаивались, подход Постеля был прямо противоположным. Это неизбежно заставило его поставить под вопрос качество латинских переводов Корана, которое он мог проверить сам, благодаря своим превосходным лингвистическим познаниям. Понимание текста Корана в итоге улучшилось, но возникли осложнения из-за его трактовки, и поэтому языковеды постоянно ставили под вопрос достижения Постеля.
